Нашествие шведского короля Иоанна и польского Стефана Батория на Псковскую землю. (страница 7)

После сей вторичной неудачи, приведшей в стыд Короля Батория, Коронный его Канцлер и Великий Гетман Ян Замойский вздумал лестию преклонить Монахов к сдаче Монастыря. Он чрез 10 дней после приступов прислал им из Пскова Икону Благовещения Богородицы, писанную на стекле, якобы из Иерусалима полученную, с резным образцом дому Иосифова и при них увещательную Грамоту, коею сперва укоряя Монахов, что они облили-де Святое Место кровию, ловили и били Королевских людей, а иных и доселе у себя в Монастыре держат, воспротивились малому отряду, посланному не для разорения Монастыря и Церквей, которые Король почитает, а для того, чтоб вывести из Монастыря таких Монахов, живущих не по-Христиански; потом, уведомляя, что и он идет к ним с войском и пушечным снарядом, увещевает их, чтоб они, сдав Монастырь, стрельцов из Монастыря выслали или и сами со всем имуществом вышли куда хотят либо спокойно оставались бы, но Королевских людей пленных с их имением сохранили б. Иначе, писал он, не буду я виновен, что разорится все Святое место, осквернятся Святые Церкви и прольется много Христианской крови. По прочтении сей Грамоты и Монахи и ратные решились единодушно не сдавать Монастыря и защищаться до смерти. Для объявления ответа сего на Замойского Грамоту они выбрали одного Схимонаха, именем Патермуфия, который, облачась во всю схимническую свою одежду, выпел на стену и сквозь стенное окно сказал присланным о решении своей Братии; а она со стен тоже повторила криком своим и вслед затем пустила выстрелы на осаждающих. После сего наступившие сильные морозы принудили неприятелей прекратить приступ и довольствоваться одним только непропусканием никого ни из Монастыря, ни в Монастырь до самого заключения мира; а один отряд их занял было Изборск, но там все они взяты в плен и отправлены в Москву. Пленных было Дворян 103, а простых 60 человек, как пишет Поляк Папроцкий.

Между тем отправленное в прошлом еще лете от Царя посольство к Папе Григорию XIII было успешно, и в то самое время, когда Батории еще из Великих Лук двинулся ко Пскову, ехал уже от Папы к Царю Иезуит Антоний Поссевин, славный в тогдашнее время успехами в Папских посольствах по разным Государствам. Он прибыл в Старицу 1581 года в Августе и привез Папские Грамоты Царю, Царице и Царевичам. После переговоров с Царем он отправился с доверенностию о мирных договорах к Королю Баторию подо Псков и прибыл Сентября в первых числах, то есть в самом первом жару осады и твердого предуверения Баториева о несомненном успехе. А потому первые предложения Поссевиновы о съезде обоюдных послов для мирного договора Баторием были отринуты. Он и Гетман его Замойский слышать не хотели о какой-нибудь уступке, а особливо Лифляндии; объявили посреднику сему, что они не намерены посылать на съезд своих послов для переговоров; что не они, а Царь имеет нужду в мире; что рвения своих войск унять они не могут; что, несмотря на приближающуюся зиму, будут во всю оную продолжать осаду Пскова; чтоб для войска их строются уже домы, землянки и избы; а по взятии Пскова намерены продолжать завоевания свои внутри России; к договорам же не приступят до тех пор, пока Царь всех своих людей и войска не выведет из Лифдяндских мест. Ибо в 15 тамошних городах еще оставались оные. С таким ответом Поссевин в следующем Октябре месяце наступившего (считая с Сентября) 1582 года послал известие к Царю в Старицу. По получении оного на другой же день Царь с совета окружавших его Бояр отвечал Поссевину, что он соглашается уступить Королю все Лифляндские города и местечки; но чтобы и он уступил Царю все завоеванные им Русские города от Двины, а для договора выслать обоюдных послов на Полоцкую дорогу между Порховом и Заволочьем в Запольский Стан и в замирение не включать Шведского Короля. Последнею статьею, может быть, Царь предоставлял себе время потерю Лифляндии заменить завоеванием Естляндии; а Лифляндские и Шведские Историки пишут, что оная внушена ему Иезуитом же Поссевином с согласия и Короля Польского, завидовавшего успехам оружия Шведов и неискренно соблюдавшего союз свой с ними. Неудачи под Псковом, которых и не знал Царь, а слышал даже о взятии его, как говорит Псковская Летопись, более всего преклонили Батория к согласию на переговоры, и он, думая Псков принудить к сдаче одним облежанием и голодом, какой сам терпел, назначил пока от себя на съезд Бояр своих Стефана Зборовского, Воеводу Брацлавского, Албрехта Радзивилла, Князя Олыкского, Маршала Литовского, и переводчика Секретаря Михаила Гарабурду; а Ноября 14, подписав проезжие Грамоты Русским послам, оставил под Псковом Гетмана Замойского и сам уехал для сбору новых войск, припасов и денег на Сейм в Варшаву, а за ним ушло и все охотническое Литовское войско, не обещавшись и возвращаться.

Король отправился чрез Остров и Красной город на Люцин к Динабургу, но обоз его потерпел на пути от засадных по Крепостям Русских войск; а оставшийся при Пскове его Великий Гетман Замойский с Польскими жалованными и с приведенными из-под Старицы Радзивиллом войсками довольствовался только рассылкою своих отрядов около города и содержанием его в блокаде; а шесть сот Литовцев, оттуда же возвратившихся, выпросились квартировать по деревням около Порхова. Из Польских же волонтеров немногие при нем остались. Осажденные между тем не переставали делать вылазки и многих побивали; а иных захватывали в плен и чрез них допытывались о состоянии осадных войск. Были даже и перебежчики, от неприятелей приходившие в город, но, по сказанию Гейденштейна, пойманный на вылазке, а потом сказавшийся перебежчиком один Шуйского подьячий Савва Сутурма открыл также неприятелям все внутреннее состояние города, и Замойский узнал от него, что если прерваны будут к осажденным все подвозы припасов и подход войск, то немногим далее Мая месяца держаться они могут, но осаждающие еще больше терпели нужды во всем. В сей крайности, по словам того же Историка, Замойский уже думал развести войска свои по городам, в Печоры, Порхов и Гдов или если найдет в сем затруднение, то построит засеки по дорогам от сих городов и от Новгорода для засады своих войск, а самому с частию оных идти на Новгород к озеру Ильменю, к Старой Руссе и к Осташкову и разъезжать по Новгородским, Тверским и Московским волостям. Такие намерения, хотя и неисполненные, доказывали действительную его крайность. Но он удержался еще при Пскове в облежании, а отводные свои стражи от Снетогорского Монастыря до города и верховья Псковы-реки по Гдовской дороге усилил еще отрядом пехоты и малого разряда пушками, назначив дневные и ночные знаки маячные, ночью огонь, а днем флаг. 6 Декабря, дабы выманить на вылазку осажденных, подпустил он под самые стены свой обоз, сделав засады в дождевых рытвенных около города ямах. Но граждане в сей праздничный день не вышли. На другой день он повторил то же, и тогда граждане выпустили конницу, которая, устремясь к обозу, увидела, однако ж, засаду и успела возвратиться в город, оставив на месте около 30 человек и в полону до 12 детей Боярских, в числе коих был знаменитый храбро-стию Петр Колтовской. Гейденштейн отдает в сем случае честь Русским лошадям, со взгляду малым и безобразным, но быстрейшим, нежели наилучшие Украинские, бывшие под Венгерскими Боярами. За сие однако ж, по свидетельству того же Историка, Шуйский взаимною засадою и вылазкою за Псковою-рекою отмстил им. Сверх того и со стен большими пушками проникал он в самые их станы даже сквозь тройную ограду насыпных коробов. Последнюю сильнейшую вылазку конными и пешими сделали граждане на самые станы неприятельские 4 Генваря и более 80 Чиновников при оной побили, а многих в плен захватили. Но Польские Историки во всех вылазках приписывают только своим преимущество. В распоряжении сих вылазок особенно отличался мудрый Воевода Князь Иван Петрович Шуйский, на которого за то более всех злобствовали неприятели. Псковский описатель сей осады рассказывает ужасное злоухищрение их над жизнию сего Воеводы. После вышеупомянутой последней вылазки, говорит он, пришел Генваря 9 из Литовского войска Русский полонянин и принес великой ларец. Когда впустили его в город и представили Воеводам и Боярам, то объявил он, что тот ларец при письме прислан к Воеводе Князю Ивану Петровичу Шуйскому от Королевского Дворянина Гансумера, а по Гейденштейнову сказанию от Немца Моллера. В письме было написано, что он, Гансумер, бывши у Государя Царя с Немчином Юрьем Франбриком (по другим с Фаренсбахом) и памятуя Царскую хлеб-соль, хочет, убивши Великого Гетмана, перебежать от неприятелей в город и наперед себя посылает ларец с деньгами и драгоценными вещами, который просит принять до его приходу и досмотреть одному ему наедине от прочих. Столь необыкновенная посылка и доверенность возбудила во всех подозрение.

:: Страницы: - 1 - | - 2 - | - 3 - | - 4 - | - 5 - | - 6 - | - 7 - | - 8 - | - Назад на страницу «Очерки средневековой истории Пскова» -