Не тот грех, что в уста... (страница 1)

По всему видать, что споры вокруг дозволенных границ устного и тем более печатного слова будут вестись до скончания века, то затухая, то вновь разгораясь, как в наши дни. Да и кто возьмется установить эти границы на все времена и на все случаи? Но как бы там ни было, не стоит забывать одной хорошей народной мудрости: «Язык мой - враг мой». А еще на Руси говаривали: «Не тот грех, что в уста, а тот -что из уст». Помнил бы об этом правиле живший в середине XVII столетия в Пскове обыкновенный посадский человек Гришка Трясисоломин, глядишь, и сложилась бы его судьба гораздо удачливее.

В скрижали истории имя псковича Гришки попало благодаря сохранившейся грамоте царя Алексея Михайловича, направленной из Москвы в Псков 26 февраля 1651 года. Из содержания грамоты явствует, что провинился «псковитин» Гришка Трясисоломин тем, что говорил «про царицу нашу и великую княгиню Марию Ильиничну непристойные речи». Где, кому и что он конкретно говорил - об этом в грамоте не упоминается. Одно мы знаем достоверно: сразу же по получении царской бумаги псковские власти арестовали Гришку и, как водилось в те времена, подвергли допросу с пристрастием. «И с пыток в том винился» - то есть сознался Гришка в своем преступлении и вину свою признал.

Велика была царская любовь к своей законной и венценосной супруге, и посему в грамоте псковскому воеводе строго-настрого наказывалось уже наперед, без учета выводов следствия, не только допрос учинить, но и «того вора, Гришку Трясисоломина, за его воровские непристойные речи, велети казнить, вырезать ему язык». Столь пристальное внимание государя к Пскову, к делам псковским, объясняется еще и тем, что всего лишь несколько месяцев назад с большим трудом было подавлено знаменитое псковское восстание 1650 года, более знакомое нам под названием «Хлебный бунт».

Но не только потерей языка обернулись для бедного Гришки его вольные или невольные, неведомо в каком кругу и когда вырвавшиеся браные слова в адрес царицы. После жуткой процедуры казни Гришку заковали и вместе с женой и детьми под надежной охраной отправили в Великий Новгород, можно сказать, следом за заводчиками прошлогоднего восстания. Куда дальше из Новгорода? Одному Богу известно. На север ли, в Сибирь ли, в острог? Только, видать, безголосому отныне, коримому домочадцами Гришке и без разницы было куда - вся жизнь насмарку. Такую вот зловещую шутку сыграли в судьбе Гришки и его семьи «непристойные речи».

Как видим, «обмывать косточки» первым лицам государства уже в те времена было делом весьма опасным для жизни. Но было бы ошибкой считать, что защита собственного достоинства от словесных оскорблений являлась прерогативой только для лиц царствующего дома. Словесные перепалки, выходящие за рамки обыденных норм, и между менее знатными людьми также могли привести к суровым наказаниям одной из сторон, зарвавшейся с выбором ненормативной, как мы сейчас говорим, лексики.

Приведем пример все из той же эпохи царя Алексея Михайловича, при жизни прозванного «Тишайшим». 13 августа 1649 года на имя государя подал челобитную один из его ближайших бояр Иван Бутурлин. В ней боярин, в частности, пишет: «...Лаял меня, холопа твоего, Иван Иванов сын Бирдюкин-Зайцев, матерны, а слышали ту его Иванову лаю твои государевы стольники. А служу я, холоп твой, тебе, государю, много лет, а бесчестья ни от кого не бывало.

Милосердный Государь! Пожалуй меня, холопа твоего, вели, государь, про его Иванову лаю сыскать и по сыску мне, холопу твоему, оборон учинить по своей государевой милости. Царь-государь, смилуйся, пожалуй!»

Чувствуете, какой слог, какие слова, какие обороты. Песня!

И что бы вы думали? Столь униженно слезливая и на первый взгляд несерьезная челобитная Бутурлина не осталась без внимания в столах царской канцелярии. По царскому указу было проведено тщательное расследование, допрошены свидетели ссоры, многие из которых подтвердили, что да, Иван Зайцев боярина Бутурлина «излаял матерны». А свидетель Василий Дашков припомнил при допросе и уточняющие детали: «Иван де Зайцев Ивану Бутурлину молвил: ты де у меня, бл... сын окончину изломал».